Недавно инициатива bypol опубликовала видео жестких пыток во фрунзенском рувд минска в ночь с 11 на 12 августа. Мария Матусевич рассказала, что осталось за кадром ролика, и как вышло, что она стала невъездной в Беларусь.
Меня зовут Мария, мне 21 год. Я гражданка Литвы, но родилась и выросла в Минске – литовский паспорт унаследовала от мамы. В Беларуси у меня всегда был постоянный вид на жительство, но летом 2020-го многое изменилось.
В ночь на 12 августа я вместе с тогда еще своим парнем и другом оказалась во Фрунзенском РУВД – то, что вы видели на видео By_Pol, далеко не самое страшное, что происходило в этом отделении милиции в ту ночь. Но давайте по порядку. Мы выходили на протесты и 9, и 10 августа. 11 числа решили, что будем, как партизаны, развозить людям воду с медикаментами. Наклеили на задние окна машины красные кресты, чтобы люди понимали, что мы свои, и отправились в город.
Примерно в 2 часа ночи, когда протест уже затихал и мы решили ехать домой, около Дворца Спорта нас остановил сотрудник ГАИ. Он к нам даже не подошел, сразу выбежал предположительно «Алмаз» (у них на форме были нашиты бирюзовые перевернутые треугольники). Нас вытащили из машины, начали рыться в машине и личных вещах. Все это сопровождалось оскорблениями, унижениями и съемкой на камеру со вспышкой. Когда увидели мой литовский паспорт, сместили весь фокус внимания на меня. Говорили, что я – кукловод из Литвы, который приехал, чтобы разрушить их страну, и угрожали мне 12 годами тюрьмы.
Силовики ликовали, думая, что задержали медиков. Позже в РУВД мы узнали, что омоновцам давали денежные бонусы за поимку журналистов и врачей – они сами говорили об этом между собой. Еще я слышала, как они обсуждают, кто больше запаковал: «У вашей бригады уже 300? Блин, у нас всего 250, надо поднажать».
Когда нас усадили в бус, парней сразу же начали бить дубинками. Меня поначалу не трогали, но потом омоновец сказал: «Ты же из Литвы! Раз там феминизм, значит будешь отгребать, как все». И начал избивать и меня, но не дубинкой, а руками – по спине, шее, голове. Нас били всю дорогу до РУВД. Когда приехали, сразу же попали в спортивный зал отделения. Как мне показалось, там уже было человек 200 – видео, которое попало в сеть, явно снимали до нашего приезда. Многие ребята в кадре еще целые, я же увидела их в том зале уже сильно избитыми.
Еще был парень, айтишник. Его задержали на Пушкинской, когда он выходил с работы. Он стоял в РУВД только в джинсах, которые были почти полностью разорваны, и весь в кровоподтеках. Позже мы узнали, что штаны ему специально разрезала девушка-омоновец, чтобы посмотреть на его татуировки. Еще был парень, которому разрезали джинсы на ягодицах вместе с трусами. Его били всякий раз, когда куда-то вызывали. Он рассказал мне, что над ним так издеваются за БЧБ-заставку на телефоне.
Весь спортзал в РУВД был в крови, в моче и в фекалиях – некоторые ребята от страха… Один из омоновцев сказал мне: «Видишь того парня? Он обделался – и тебя ждет то же самое». Началась опись вещей и составление идентичных протоколов с неправильным временем/местом задержания и так далее.
Помните первые кадры видео By_Pol, где парень лежит на сером полу? Их сняли в тире РУВД, которую оборудовали под «пыточную».
Меня подвели к этой комнате, спрашивали, кто я такая и почему не люблю родину, пару раз ударили и оставили сидеть там же. Чуть позже следователь вызвал меня на допрос прямо в «пыточную». Там 6-7 мальчиков лежали штабелями – их били дубинками, ходили по их спинам, делали им «ласточки». Это тоже снималось на видео, силовики вообще многое записывали на камеры, даже делали селфи на фоне избитых ими людей. Думаю, эти снимки всплывут позже – будет страшно увидеть на них себя.
После допроса меня снова оставили сидеть возле «пыточной» – казалось, обо мне просто забыли часа на два. Я видела, как в это помещение заводят ребят, которые еще могут идти сами, а через минут 15-30 их уже выводят под руки, еле живыми. Все это время под дверями стоял дикий мужской ор и плач – это было невыносимо слушать.
Когда обо мне вспомнили, завели обратно в зал, а потом – снова отправили на опись документов. За столом сидели две девушки – рыжая и белая. Позже я узнала, что это сотрудницы фрунзенского отдела милиции №3. Рыжая меня постоянно провоцировала, спрашивала, стоит ли оно того. У меня с собой был телефон, но не мой, а друга. Его тоже вызвали, разблокировали телефон и начали рыться в телеграме. Светловолосая сотрудница нашла аудиосообщение, где друг рассказывает, как 9 августа ходил на стелу, и подозвала омоновца. Тот поставил друга на колени и начали бить дубинкой по внешней стороне бедер. Все делалось сквозь маты.
Позже я узнала, что было с моим парнем. Его отвели в помещение с туалетами, чтобы записать видео. Он рассказал, что увидел там душевую, которая была полностью залита кровью. А когда его уже засняли, омоновцу что-то не понравилось, и он несколько раз ударил парня с колена в грудь. Из-за этого он у него был сильный ушиб.
Избиения закончились только под утро, когда в РУВД стали готовиться к пересменке. Мы тихо сидели в зале, нам даже начали давать воду, водить в туалет. Среди сотрудников, которые таким образом помогали, был лейтенант Андрей. Он снял с меня наручники, но позже омоновец затянул мне руки стяжкой так сильно, что они посинели. Лейтенант, по просьбе моего парня, снял с меня и стяжку. Этот Андрей делал повторную опись моих вещей, потому что первую, видимо, потеряли. Мы с ним разговорились:
– Я же вижу, что ты нормальная девчонка, чего полезла сюда? Сколько тебе лет?
– Просто хотела помочь людям. А тебе сколько лет? Неужели тебе нравится твоя работа?
– Мне 20 лет, и я просто зарабатываю деньги. А кто там у власти, что он там делает – вообще пофиг.
Позже я нашла страницы этого лейтенанта в соцсетях, и отправила его имя в «Единую книгу регистрации преступлений». Он никого не бил, даже помогал задержанным, но он стал свидетелем того ада, который творился в РУВД, и ничего не сделал. Мне бы хотелось, чтобы он посодействовал в расследовании этих преступлений, а не говорил, что ему «ок» от вида избитых, еле живых людей. Хотя, наверное, это свидетельство того, что этот лейтенант, в отличие от меня и других, видел подобное и раньше. В РУВД я убедилась, как сильно силовикам промывают мозги идеологи. Они все свято верили, что мы враги народа, которые не ценят, как много делает для этой страны Лукашенко.
При этом среди них действительно есть люди. Помимо 20-летнего лейтенанта был еще милиционер, который пришел уже после пересменки. У него с собой была связка бананов и энергетик – видимо, на обед. Он раздал все бананы и напиток девочкам. Еще я запомнила омоновца, который уже ближе к обеду отвел меня в туалет и снял наручники. Я умылась и захотела завязать волосы, но с собой у меня был только белый браслет, который чудом не нащупали в кармане. Когда я его достала, омоновец сказал: «Не стоит. Они тебя убьют, если завяжешь белым браслетом».
После пересменки действительно пришла чуть более спокойная смена, но там была работница ОМОНа по имени Ксюша. Она залетела в спортивный зал со словами: «Какого х*я вы тут разлеглись?» Было часов 7-8 утра, у многих начали звонить телефоны, будильники – Ксюше это не нравилось. И она максимально извращенными способами разбивала эти телефоны. Кидала об стену, била дубинкой. Так она разбила вдребезги телефонов восемь. Одна девушка не выдержала и тихонько сказала «сука», Ксюша услышала. Поставила ее на колени, дала пощечину и вывела из зала. Когда обе вернулась, девушка плакала.
Потом нас начали вывозить, не говоря никому, куда вообще мы едем. Когда меня привезли на Окрестина, я даже не понимала, что нахожусь в Минске. Хотя был момент, когда люди под стенами ЦИПа начали хлопать – закралась мысль, что я все же в городе. Мне хотелось верить, что все это вот-вот закончится, но оно не заканчивалось. На Окрестина девочек собрали кучкой на улице, парней распределили по периметру. В тот день было очень холодно, но многие были легко одеты. Мы промерзли на улице часа два, пока шли суды. В какой-то момент люди в камуфляжной форме все же принесли нам подстилки, похожие на тенты походных палаток. Но только девочкам.
Суды закончились на час раньше, чем должны были. Осудить успели далеко не всех, но почти всем, кому успели, дали сутки – со штрафами отпустили лишь несколько человек. Нас погнали на досмотр, где заставили раздеться до гола и приседать. Потом всех девочек собрали в прогулочной камере – снова на улице, но уже без тентов. Кто-то из милиционеров принес только обезболивающие и бутылку воды для тех, у кого были месячные, со словами: «Если узнают, что я это сделал, меня прибьют».
Мы сгруппировались, чтобы согревать друг друга, и в какой-то момент я заснула. Проснулась от того, что в ЦИП и на улице стоял гул – мужчин снова начали избивать. Не только меня в те дни задержали вместе с парнем, были и другие девочки, чьи молодые люди тоже находились на Окрестина – мы сидели, слушали, как их бьют, и плакали.
Через какое-то время нас начали распределять по камерам в здании. Я попала в четырехместную, куда вместе со мной посадили еще примерно 50-60 девушек. С нами была женщина, которую задержали пьяной. Когда она протрезвела, словила «белку». И умудрилась разбить в камере голову. Девочки просили вызвать ей скорую, но конвориры просто кинули им бинты. А на остальные просьбы отвечали: «Если вы не заткнетесь, мы вас пустим по кругу».
Когда в камере многие уже пытались поспать, меня и еще одну девочку попросили на выход. Заставили подписать какие-то бумаги (единственное, что я успела в них увидеть – параграф «в случае повторного задержания будет уголовная ответственность») и вывели на улицу. Говорили опустить голову вниз, чтобы мы не видели, как парни проходят через «коридор» из дубинок. И, когда мы уже вышли за ворота ЦИПа, к нам подбежал парень в военной форме, показал, где стоят волонтеры, и посоветовал быть аккуратнее. В тот момент хотелось ему ответить: «Серьезно?»
Было около четырех часов утра. Волонтеры сразу дали мне плед и телефон, но я не помнила наизусть ни одного беларуского номера, а интернета тогда еще не было.
Закурила сигарету, но, не успев докурить, услышала крики: «ОМОН!» Все начали убегать, но я бежать не могла – хромала. Я упала где-то в кустах, накрылась пледом и молилась, чтобы меня не нашли.
Когда вокруг стало тише, решила попробовать дойти до проспекта. Но как только поднялась, в метрах 20-50 увидела «космонавта» в черном шлеме. И спряталась в биотуалет, который был совсем рядом. Думала, что просижу там до рассвета, но услышала, как мимо шел парень, что-то говорил по телефону. И выскочила из этого туалета прямо на него. Он снова отвел меня к волонтерам. Они рассказали, что один из мужчин, который живет на Окрестина, отдал свой дом под волонтерское движение. Его поймали и сильно избили той ночью.
Никаких ключей и документов у меня не было – все осталось в машине, которую с места нашего ареста увезли силовики, поэтому я попросила отвезти меня к подруге. Так закончилось мое пребывание в РУВД и ЦИП. Парня и друга тоже отпустили – хотя их после Окрестина этапировали в Слуцк, где даже накормили и пустили в душ. Но, в отличие от меня, парня успели осудить на 15 суток, а друга – на 11.
Мы оба сразу же решили, что хотим уехать – если не из страны, то хотя бы из Минска, поэтому попробовали аннулировать его приговор. Так как парень заикается, шанс был. А еще у нас был сильный адвокат, поэтому все получилось – сутки «отменили». До этой истории наши отношения можно было описать фразой «друзья с бенефитами».
Мы пробыли в Беларуси до 27 октября. Забрали вещи и машину – на удивление, даже целую. Правда, из наших кошельков, которые остались в авто, исчезли 300 рублей. Только в моем кошельке кто-то все же решил оставить 25 рублей пятерочкам.
Самое интересно, все это время я не получила никаких повесток. Была уверена, что обо мне просто забыли, но как бы не так. В декабре домой в Минск пришло письмо с фразой «решается вопрос об аннулировании ВНЖ». Я позвонила в миграционную службу, там сказали, что я нарушила общественный порядок по статье 23:34.
Обидно и злостно от того, что ты хотел сделать что-то хорошее, но тебя за это избили и почти уничтожили морально. После случившегося у меня развилась сильная форма посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), которое дошло до пограничного расстройства психики. Первое время, когда мы еще были в Беларуси, я не могла даже ходить по городу одна. На женские и воскресные марши в сентябре ходила с друзьями – желание бороться не пропало, я всё равно тот еще воин. Травмированный, но воин (смеется). Сейчас мое состоянии улучшилось, в Литве стало намного спокойнее, но я продолжаю работать с психотерапевтом.
Самое ироничное в этой истории то, что за год до 11 августа 2020-го я уехала жить в Лондон. Когда в Беларуси начались протесты, решила поддержать беларусов в «загнивающем Западе» и кинула клич в фейсбуке, чтобы собрать людей на акцию солидарности около посольства. И вместе с другими беларусками собрала! У нас на акциях был Евгений Чичваркин, Николай Халезин, Аиша Янг из Amnesty International, Alan Flowers и много других прекрасных людей. В итоге в Англии образовалась полноценная беларуская диаспора из примерно тысячи человек.
Я хотела слетать в Минск в сентябре, чтобы полечить колено и отдохнуть, но поменяла билеты на лето. Была морально готова к суткам, но не к издевательствам. И очень боялась, что на допросе следователь выяснит, что я причастна к организации акций протестов в Лондоне – тогда бы я точно не вышла.
Я планировала, что после Минска вернусь в Лондон, но в итоге побывала во Фрунзенском РУВД, на Окрестина, вышла замуж и уехала жить в Вильнюс. Сложно загадывать, что будет дальше, но одно я знаю точно: мы вернемся в Беларусь, когда там случатся перемены. Я верю, что все, кто совершал ужасные преступления будут наказаны. И безумно горжусь беларусами.
Материал взят: kyky.org