+++172 WOMEN political prisoners in Belarus +++in TOTAL: 1413 political prisoners in Belarus+++ UPD 21.12.24

Выберите язык

Ольга Хижинкова

Первые две недели я находилась в компании женщин, которые сидели не по моей статье. В основном их забрали за распитие спиртных напитков и вызывающее поведение в общественных местах, — тактично объясняет Оля. — Все они были очень добродушными и безобидными людьми. Просто в какой-то момент обстоятельства оказались сильнее их.
Меня особенно впечатлила Валентина Владимировна — всех, кто старше, я называла по имени-отчеству.
Валентина занималась легкой атлетикой, была чемпионкой области, ездила на международные соревнования. Получила высшее образование в Риге, работала в банковской сфере, 10 лет была юрисконсультом.
А потом в ее жизни случился какой-то надлом, начались проблемы с алкоголем… Теперь она регулярно попадает в тюрьму. В этот раз она убегала от пьяного мужа — так и оказалась на вокзале, откуда ее забрали. Говорит: «Легкая атлетика мне очень пригодилась — мой-то никогда меня догнать не может».
Сначала в камере у нее случился приступ эпилепсии, потом — белой горячки. Это продолжалось на протяжении пяти дней. А после она стала интеллигентной, очень доброй женщиной.
У нее, кстати, есть две собачки. Я очень за них переживаю. Думаю: может, надо съездить туда, проверить, что с ними…

Еще одна моя компаньонка, которая привела с собой в камеру "домашних питомцев" (Ольга имеет в виду вшей. — Прим. редакции) — Алла Ильинична.
Несколько лет назад у нее погиб муж — несчастный случай: был сварщиком, упал с высоты. Потом дочка каким-то образом, я уж не разбиралась в этих семейных трудностях, вытеснила ее из квартиры. И Алла Ильинична начала скитаться. Она курсирует между Комаровкой и вокзалом, спит возле теплотрасс — это вся ее жизнь.
У третьей моей соседки и тёзки другой маршрут: дом — работа. Кажется, вполне себе нормальный вариант. Но преодолеть это расстояние для Ольги — настоящий квест. Ведь в пути ее находят приключения. Говорит: «Точно помню, что ехала на работу, а проснулась на Окрестина и в синяках».
Она лишена родительских прав — дочь живет с сестрой. Сестру моя соседка по камере считает в этом виноватой. Да все вокруг виноваты: не понимают ее, несправедливы к ней, не помогли. А ведь мозг работает — шутит она очень смешно! Жалко человека. Я говорю: «Оля, нужно просто перестать пить. Попытайся! Ты уже 15 дней продержалась». Нет, говорит, я слишком люблю пиво — с этим ничего не поделать.
Этот мир существует как будто параллельно нашему. Мы не замечаем этих людей в повседневной жизни, а они — нас. Например, мои сокамерницы не знали о том, что происходит в стране. «Как? Просто так забирают и сажают?». Они были шокированы и возмущены.

В целом мы неплохо ладили. И я не совсем понимаю, какой реакции от меня ждали, когда подселяли их ко мне. Что я начну кричать «да вы знаете, кто я такая?» и требовать накрахмаленные простыни? Это совсем не в моей натуре.
Я сразу поняла, что нужен самоконтроль и социальная дистанция, иначе "питомцы" быстро появятся и у меня. Бесконечно мыла руки и по возможности протирала поверхности в камере. Как могла помогала соседкам. Делилась бельем, пыталась помыть им головы. Очень хотела обработать их от вшей, но нам не передали эти средства.
Я куда как больше боялась уподобиться не моим соседкам по камере, а тем, кто придумывает такие «воспитательные методы». Надеюсь, никакие жизненные обстоятельства не сделают меня человеком с таким мышлением.
А что касается этих глубоко несчастных женщин… Я же деревенский житель по сути своей. Меня сложно чем-то испугать и шокировать. Я не теоретически, а на практике знакома с представителями всех социальных слоев.
Вот и к последней соседке по камере, с которой Ольга познакомилась по пути в Жодино, она отнеслась по-доброму и с юмором:
Со мной сидела потрясающая воришка. Она произвела на меня сильнейшее впечатление: ведь первое, что я увидела в ее руках, — пакет с шоколадками. Я как человек, у которого с углеводами особые отношения, сразу взглянула на эту женщину одобрительно.

Оказалось, что моя соседка подворовывает — не то чтобы на продажу, а для души. Например, двадцать шоколадок и банку кофе она взяла для себя. Хотела кофепитие приятное себе устроить.
Самое невероятное (хотя, с другой стороны, человек — специалист все-таки): она умудрилась эти шоколадки так припрятать, что их не нашли при досмотре. Только кофе забрали, а всё это богатство она притащила в камеру. Ела там эти шоколадки во всю мощь. Ну и делилась, конечно, тоже.
«Мне плохо, — говорит. — Я уже смотреть на них не могу. Вот бы супчика сейчас или каши». 
Но самой смешной была ее реакция на приезд в жодинскую тюрьму. Окинув ее взглядом, она резюмировала: «Возможно, здесь нас расстреляют».

Но в некоторых ситуациях чувство юмора не спасало. Ольга рассказывает, что она слышала, как проходили некоторые судебные слушания, и три истории запомнились ей, наверное, навсегда.
— Первая история — про мужчину, который с тортиком в руках шел в гости к своим престарелым родителям. Они на самоизоляции сидели, соскучились по сыну. Ему дали "сутки" — не помню, правда, сколько.
Вторая о полуглухом дедушке, который ехал на выставку продуктов пчеловодства. Он постоянно переспрашивал, не слыша и не понимая, в чем его обвиняют. И всё пытался объяснить, что на даче у него пасека, рассказывал, что для пасеки этой нужно было купить. Тоже — "сутки", 12 или 13.
Третья история самая невыносимая. Мужчина, по его словам, шел из церкви: несколько дней назад у него умер сын. Хотел помолиться и поставить свечку. Этот мужчина назвал фамилию сына и номер больницы, призывал позвонить и проверить этот факт. Он говорил: «Какое массовое мероприятие? Мне до него дела нет. У меня в душе ничего, кроме боли, не осталось. Я потерял сына. У меня болит сердце».
Я не видела его лица, но в голосе было столько отчаяния. Ему дали 15 суток. У меня всё внутри оборвалось. Даже сидя там, я всё равно не верила в то, что такое может быть.

Информационный голод был сильнее физического. Кажется, я бы обменяла возможность получать передачу на письмо в неделю — хотя бы одно. Возможно, поэтому меня этих писем лишили (Ольга не получила ни одного письма и телеграммы. — Прим. редакции).
Преследовал сильнейший страх, что дома что-то произошло, а я об этом не знаю. В тюрьме я впервые поняла, что такое панические атаки — они были связаны именно с мыслями о родителях, животных и друзьях.
Узнать о том, что происходит дома, я не могла, но кое-какие новости из жизни страны все-таки приходили — от девочек, которых ко мне подсаживали. Наверное, самой трудной из них стала смерть Романа Бондаренко.
Я начала догадываться о том, что случилось что-то непоправимое, когда слушала процесс, проходивший в коридоре. Молодой человек сказал: «Я находился в городе, чтобы почтить память Романа». Я начала вспоминать, как зовут погибших… Тарайковский был Александром. Да и место не сходится — парень точно говорил не про Пушкинскую.
Тогда зародилось подозрение, что произошло страшное, что у нас новая жертва. И вечером того же дня ко мне подселили девочек, которые всё рассказали. Это была ужасная боль. Но следом за ней пришло другое чувство: ты вообще ни на что не должна жаловаться в этой ситуации. Ты еще можешь что-то изменить, потому что жива. Просто нужно держаться и быть сильной.

Прежде всего хочу сказать: среди сотрудников таких мест есть адекватные люди, которые не выходят за рамки своих служебных полномочий. Я их встречала.
Но есть и другие, о которых вы упомянули.
Думаю, многие из них — просто исполнители, которые действуют в рамках дозволенного. Они знают, что истязать людей физически нельзя, но есть масса других способов сделать больно, не выходя за рамки правового поля.
А есть и особая категория. Те, кто делает это охотно, не без удовольствия. То есть привносят во всякое дело личный вклад. Я смотрела на них и понимала, что если им разрешат повторить события августа, они без сомнений сделают это. Потому что испытывают потребность в вымещении своей агрессии.
Я не могу смотреть таким людям в глаза. Мне стыдно. Не за себя.

Я не верю в то, что нынешняя система останется неизменной. Потому что это путь саморазрушения.

Белорусы за это время стали достаточно сильными для того, чтобы не соглашаться на жизнь в зазеркалье, где добро называют злом, а зло — добром.

Другой вопрос: мы все так устали, что готовы верить во что угодно — картам таро, астрологам, а также «предсказателям по фейсбуку». Важно отказаться от иллюзий, запастись терпением и верой. И принять, что это долгий путь. Но мы пройдем его, и окажется, что в его конце — свет. И в этом свете мы впервые увидим себя как нацию.

Материал взят: tut.by